Читать интересную книгу Новый скандал в Богемии - Кэрол Дуглас

Наконец, мне было неприятно, что именно я должна вместе с Годфри добывать новые сведения о загадочной Татьяне. Я ее невзлюбила с самого начала. Зачем нам связываться с такой вульгарной персоной? Король и так встретился с Годфри, причем говорил с ним весьма любезно. Да и зачем мне сопровождать Годфри в логово этой волчицы? Он сможет сам за себя постоять. Смешно даже делать вид, что я могу хоть как-то его защитить.

Как ни крути, Ирен ведет себя столь же таинственно, как и ее более удачливая соперница за королевскую любовь или, как минимум, внимание.

На встречу я решила надеть свой самый строгий и простой костюм. Пусть эта змея Татьяна увидит, что имеет дело с англичанкой!

Мы с Годфри отправились в путь в четыре тридцать, пешком, потому что отель «Белград» находился неподалеку. Передвигались мы быстрым шагом; Годфри энергично размахивал тростью, а я мечтала поскорее разделаться с неприятной обязанностью и вернуться к Ирен и Аллегре, чтобы выслушать их историю. Разумеется. Годфри не должен был узнать ни о приключениях с королевой, ни о тайном задании Ирен.

– Я надеюсь, – сказал он между прочим, – что твой наряд не выдает твоих ожиданий от предстоящей встречи, а то уж слишком он смахивает на траурный.

– Мужчины постоянно ходят в черном, и никто не приписывает им похоронных настроений, – заметила я.

– Мужчины скучны, – парировал Годфри, – неудивительно, что они носят черное.

– Ты правда так считаешь? Признаюсь, подобные мысли приходили мне в голову.

– Так и есть. В мужчинах это поощряется. Есть, конечно, исключения. Скажем, Квентин Стенхоуп – он-то не носит черное.

– Ну да. – Я покраснела и сбилась с шага. – Думаю, и Шерлок Холмс не зануда, хоть и предпочитает черный цвет.

– Вот уж о ком я никогда не беспокоился, – сердито буркнул Годфри. – Хотя, должен сказать, раз уж ты завела этот разговор: я понял, в чем недостаток короля Богемии, несмотря на его цветистые наряды.

– И в чем же?

– Он безмерно скучен.

– Именно! Годфри, тут ты абсолютно прав. Я всегда считала, что он не чета Ирен.

Он помолчал.

– Значит, в этом мы сходимся – ты, я и Шерлок Холмс. Вилли был и остался недостоин ее.

– Само собой. Это далеко не новость.

– Да-да, – кивнул Годфри, – но я только что понял это сам для себя. Даже Шерлок Холмс оказался догадливее.

– И что же, теперь ты чувствуешь себя спокойнее?

– Да.

– То есть для тебя поездка в Богемию явно имела смысл: хотя бы одно сомнение разъяснилось.

– А тебе, я знаю, не хотелось сюда ехать?

– Нет.

– И наш заказчик тоже тебе не по нраву?

– …Нет.

– И тебе даже не хочется идти со мной в отель «Белград», чтобы разговорить красавицу Татьяну?

– Нет и еще раз нет! И никакая она не красавица. Ничего особенного. Одно лишь позерство и бесстыдство, – отрезала я.

– То есть ты хочешь сказать, что она не ровня Ирен? – хитро прищурился Годфри.

– Абсолютно!

– Но иногда, признайся, тебе все же кажется полезным, чтобы у Ирен появилась достойная соперница?

– Просто временами Ирен становится слишком… самодовольной.

– Но ей это очень идет, не так ли? – Его лукавая усмешка уступила место легкой печали. – Боюсь, я слишком часто пенял ей на короля. И как мне было не беспокоиться, зная его положение и репутацию! Но Вилли оказался совсем не таким, каким я его представлял.

– Когда-то и она представляла его другим… и, должна заметить, он не стал лучше с тех пор, как мы покинули Богемию. Напротив, в те времена он не позволял себе показаться с любовницей, если будущая жена могла об этом узнать. Теперь же Клотильда стала королевой, но Вилли нисколько не стесняется принимать эту противную Татьяну в ее присутствии.

– Клотильда беспомощна, да и дело уже сделано.

– Какое дело?

– Брак заключен. Королю досталось приданое Клотильды, альянс с ее влиятельной семьей и путь к трону империи, на который сможет претендовать его наследник. Все тридцать три удовольствия. Участь королевы не так уж отличается от тяжкой доли простых женщин.

Я промолчала. Все так, Годфри говорил разумно и совершенно верно. Оставалось лишь одно «но»: мы с Ирен – как и несчастная, униженная Клотильда – знали, что король совершает необъяснимую ошибку: абсолютно не заботится о том, чтобы у него появился наследник. Почему?

Однако думать об этом было некогда – впереди уже замаячил барочный фасад отеля «Белград».

Служители в ливреях распахнули перед нами сверкающие стеклянные двери. Консьерж, к которому Годфри обратился с вопросом, указал на парадную лестницу, покрытую ковром столь пестрым, что несложно было потерять равновесие и оступиться при подъеме.

Через два пролета головокружительного восхождения – мое пенсне только усиливало эффект – Годфри направил меня в боковой холл. Это был не узкий длинный туннель, как в большинстве гостиниц, а широкая, как река, почти дворцовая зала, с картинами и креслами у стен.

Годфри остановился у резной белой двери с позолоченной цифрой «7» и постучал. Открыла горничная в строгом черном платье, белом кисейном переднике и чепце. Вдалеке за ее спиной промелькнул угрюмого вида человек в грубой, испачканной едой рубахе. Взгляд его голубых глаз пронзил нас, как ледяной кинжал.

Мы вошли в номер, роскошные покои которого можно было бы запросто перенести в Градчаны. Горничная приняла трость, перчатки и шляпу Годфри; правда, трость она оставила в стойке для зонтиков в холле. Естественно, все мои аксессуары остались при мне: они были не столь опасны.

Нас проводили в салон, освещенный хрустальными люстрами и парафиновыми лампами. Парчовая обивка винно-красного цвета покрывала диван и многочисленные пуфики, которые разбрелись по всему помещению, как овечки. То немногое, что не было красным в этой комнате, отливало золотом или изумрудно-зеленым цветом.

Все горизонтальные поверхности в комнате были завалены безделушками, одеждой и вещами. Там и сям поблескивали экзотические редкости; на изразцовой каминной полке покоились эмалированные яйца; на полу, поблескивая, высились стопки книг с золочеными обрезами. Платки и шарфы с причудливыми узорами свисали, как змеиная кожа, со столов и спинок стульев; на сиденьях кресел громоздились горы мехов. Вазы, наподобие вулканов, извергались лилиями всех сортов – тигровыми, алыми, рыжими, белыми – и занимали все свободные уголки. Заметного запаха цветы не давали, но усиливали общее ощущение перегретого котла.

На стенах висели картины маслом, отягощенные массивными золочеными рамами. Большинство полотен изображало балетные сцены. Некоторые принадлежали кисти Дега, чьи аляповатые наброски я видела в Париже.

Над камином, уставленным пряничного вида безделушками, висела самая большая и самая интригующая картина: сочный портрет какой-то невообразимой варварской принцессы. Она была полуодета, да и то немногое на ней, что можно назвать одеждой, состояло из бус и вуалей. Кого она призвана изобразить, я и представить не могла. Саломею? Мессалину? Еще какую-то легендарную искусительницу? Хотя из-под декадентской паутины золотых нитей проглядывали темные волосы, я сразу узнала жесткие и надменные черты так называемой Татьяны.

Та, с кого был написан портрет, вскоре и сама ворвалась в покои из другой комнаты, волнами источая ароматы корицы, роз и деликатных ирисов. Мы в ошеломлении уставились на нее.

Сдерживаемые только бисерной лентой на висках, ее волосы ниспадали на плечи и спину мощной тяжелой волной. Она была одета в свободное парчовое платье огненного цвета, отделанное по краям узкой полосой мягкого черно-бурого меха, колыхавшегося при каждом шаге и обрамлявшего широкие, в средневековом стиле, рукава и дерзкий вырез, который почти полностью обнажал плечи. Огромный топаз цвета персикового бренди покачивался на ее груди, причудливо выделяясь на фоне неестественно бледной кожи.

Подобное одеяние было бы более всего уместно в будуаре, а не в гостиной, и уж точно не в присутствии мужчин. В этом, вероятно, со мной согласились бы не все, в их числе Сара Бернар и даже Ирен, но, как минимум, наряд был не предназначен для глаз посторонней особы противоположного пола.

Годфри обладал достаточным профессиональным опытом, чтобы не выдать свое потрясение при виде столь умопомрачительного зрелища. Я же привычно сохраняла выражение полного безразличия, которое кое-кто (например, Ирен, а теперь и Аллегра) именует моим «неодобрительным взглядом».

В экзотическом окружении Татьяна цвела, как самая буйная из тигровых лилий.

– Как любезно с вашей стороны прийти в такой неудобный час, мистер Нортон, – сказала она с явным акцентом, – слишком поздно для английского чая и слишком рано для декадентского венского ужина. Будем пить русский чай, – добавила она, кивнув в сторону огромного медного самовара, рядом с которым вытянулась горничная, слишком чинная по сравнению с намечавшимся событием.